Монастырское ростовщичество на Руси
/ Закабаление крестьян с помощью ростовщичества
Православие в средневековой Руси формально осуждало любое ростовщичество, так называемый заём денег «в рост» (смотри статью Ростовщичество раздел «Ростовщичество и религия»), опираясь на Священное писание, но в отличие от католичества в Европе на Руси никаких кар (отлучение, анафема) к ростовщикам вне самой церкви Русская Православная церковь не принимала. Внутри церкви ростовщичество осуждалось на основании того, что в Правилах св. Апостолов (правило 44) сказано: епископ, или пресвитер, или диакон, лихвы требующий от должников или да перестанет, или да будет извержен.
Сосредоточив в своих руках значительные земельные владения, русская церковь уже очень рано выступила в качестве мощного капиталиста, оказывавшего значительное влияние на общественные отношения Древней Руси. Широко эксплуатируя свою недвижимую собственность, русская церковь пускала в оборот свои свободные денежные средства, занимаясь, с одной стороны, торговой деятельностью, а, с другой,— выступая в качестве самого крупного ростовщика своей эпохи.
Полемическая и обличительная литература Древней Руси, а также постановления соборов, дают многочисленные свидетельства борьбы с церковным ростовщичеством, «резоиманием», которая велась, начиная с XI века. Эту борьбу с церковным ростовщичеством, объявленную с церковной кафедры и в церковной литературе, мы встречаем уже очень рано, что свидетельствует о развитии церковного ростовщичества, начиная с XI века.
Борьба против церковного ростовщичества с церковной кафедры становится тем значительнее, что это было одной из редких возможностей проявления в Древней Руси общественного мнения.
В 1077 году, в поучении преподобного Феодосия, мы встречаем первое указание на «резоимание»[2]. В поучении к священникам своей епархии архиепископ Илья грозит занимающимся ростовщичеством:
«И кун лишу и в казнь будете от меня».
Епископ Владимирский Серапион называет ростовщичество «кровавым резоиманством» и увещает от него отказаться. В поучениях Кирилла Туровского, митрополита Кирилла II, в «Вопрошании Кирикове», на созванном в 1274 году Владимирском соборе, мы встречаем всюду то же указание на недопустимость «резоимания» и увещание духовенству не заниматься им. Такое увещание встречается и в послании митрополита Петра «игуменам, попам, дьяконам», а особенно подробно — в поучениях митрополита Фотия.
Неоднократные указания на недопустимость церковного ростовщичества встречаются и в обличительной литературе, посвящённой борьбе за церковное землевладение. Так, Вассиан, обращаясь к стяжателям — сторонникам церковного землевладения, говорит:
«Вы… все годовые излишки берете себе: или обращаете в деньги, чтобы давать в рост, или храните в кладовых, чтобы после, во время голода, продавать за дорогую цену».
В том же обличительном слове Вассиан бросает резкие обвинения русским епископам, которые, по его словам, «вовсе по помышляли о благотворениях, иждивали все доходы своих кафедр на то, что умышляли себе несытно бесчисленные образы одежд и пищи и которые для умножения своих доходов занимались ростовщичеством, столь же немилостиво поступая с должниками, как и всякие другие ростовщики».
В слове Максима Грека «Об иноческом жительстве» содержатся резкие обличения против монастырских чиновников, что они «всякими неправдами и лихоимством стараются скопить себе злато и серебро, морят крестьян своих тяжкими и непрестанными работами, отдают свои деньги в рост бедным и своим крестьянам и когда росты умножатся, истязуют этих бедняков, отнимают у них имущество, выгоняют их с семействами из их домов и даже из селениий»[3].
В другом месте Максим Грек говорит «о страсти иудейского сребролюбия и лихомания», которым подвержено духовенство, в особенности монастыри.
Такое же обличение духовенства за ростовщичество встречаем мы у митрополита Даниила, который, в поучении к братии Иосифа Волоколамского монастыря, пишет о монахах, что если они, «имея всего вдоволь в общей монастырской казне на всякие свои потребы, держат еще в стяжаниях, ради сребролюбия продают и покупают, берут росты на росты и за свои рукоделия копят серебро и золото, то они должны подлежать строгому ответу перед богом и не избегнут страшных мук геенских»[4].
Замечательно, что за ростовщичество наказание возлагается только перед богом, о санкциях гражданского характера митрополит Даниил не упоминает, так как борьба с церковным ростовщичеством велась только путём увещания, но не мерами принуждения.
Обличение ростовщической деятельности церкви встречается на всех церковных соборах. Ростовщичеством занимались все церковные капиталисты, начиная от митрополитов, в размерах, допускаемых их экономическим положением.
Как же относилась царская власть к ростовщической деятельности церкви?
До тех пор пока не развился в России торгово-промышленный капитал, царская власть не мешала церкви заниматься этой «полезной» деятельностью, и никаких постановлений, касающихся права церкви заниматься ростовщичеством, мы почти не видим.
Попытки ограничить в этом отношении права духовенства мы встречаем с того момента, когда в защиту интересов торгово-промышленного класса происходит постепенное ограничение прав церкви, в частности, права заниматься коммерческими операциями, в том числе и ростовщичеством.
Первую попытку ограничить духовенство в его праве совершать ростовщические операции встречаем мы в постановлениях Стоглавого собора, который допускает производить операции по залогу недвижимой собственности лишь с царского разрешения. Постановление это, как, впрочем, и все другие постановления, пытавшиеся упорядочить церковный быт и нравы, не соблюдалось, и мы встречаем ещё в XVII веке многочисленные примеры ростовщической деятельности церкви, совершаемые ещё «без докладу царю».
Особая тема – ростовщичество монахов.
Возьмем доимперскую эпоху. В число монастырей, где можно было заложить земли под ссуду, входили подмосковный Троицкий (с 1744 года – Троице-Сергиева лавра) и Калязин Троицкий Тверской епархии, как установил в начале XX века историк Александр Изюмов (Жилецкие землевладения в 1632 году // Летопись Историко-родословного общества в Москве. 1912. Вып. 3 и 4. С. 23).
В заклад принимались в числе прочего ювелирные изделия, то есть был устроен своеобразный церковный ломбард. В приходо-расходных книгах Азовского Иоанно-Предтеченского монастыря, изученных дореволюционным исследователем Николаем Оглоблиным, значится выручка «за закладные серьги, что Ивана-кузнеца» (Приходо-расходные книги Азовского Предтечева монастыря. 1699–1701 гг. К характеристике монастырского быта) // Чтения в Историческом обществе Нестора Летописца. 1907. Кн. 19. Отд. V. С. 31). Указанная история видится так: кузнец впал в нужду, и монастырь этим ловко воспользовался.
Вообще монастыри широко практиковали выдачу ссуд. С учетом стяжательского духа, характерного для многих обителей, что подтверждают разные источники, вряд ли можно предположить, что ссуды были беспроцентные. Аппетит приходит во время еды.
«Чем богаче становились монастыри… тем изобретательнее они делались на разные способы увеличивать свои богатства», – заключил Дмитрий Ростиславов, преподававший в Санкт-Петербургской духовной академии (Ростиславов Д.И. Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей. СПб., 1876. С. 28).
Завесу над грехом стяжательства порой приоткрывали сами монахи. Насельник Кирилло-Белозерского монастыря Вассиан (Патрикеев) признался:
«Мы (монахи. – «НГР»), волнуемые сребролюбием и ненасытимостью, всевозможным способом угнетаем братий наших, живущих в селах, налагая проценты на проценты» (Цит. по: Ростиславов Д.И. Указ. соч., С. 28).
За столь смелые откровения Патрикееву отомстили: в 1531 году его заточили в Иосифов Волоколамский монастырь, бывший оплотом «православной экономики» со времен Иосифа Волоцкого, идеолога стяжательства и кумира нынешних апологетов богатой Церкви. В монастыре том совестливый чернец и скончался.
Другой монах – Максим Грек, чтимый Церковью как преподобный, высказывался еще категоричнее:
«Мы же не только остаемся бесчувственными и не сострадательными к такой их горькой участи и не удостаиваем их никакого утешения, хотя имеем заповедь заботиться милостиво о терпящих убожество и скудость житейских потреб, но еще и весьма бесчеловечно увеличиваем для них эту их скудость ежегодными требованиями обременительнейших ростов за взятое ими у нас взаем серебро, и никогда не прощаем им этой ежегодной уплаты, хотя бы в десять раз уже получили с них данное в долг.
И не только угнетаем их этим способом, но еще, если бы кто, по причине крайней нищеты не мог внести процентов на наступающей год, то требуем с него – о бесчеловечие! – другие проценты; если же не могут внести, отнимаем у них все, что имеют, и выгоняем их из своих сел с пустыми руками» (Нравоучительные сочинения. Слово 4).
Проблема церковного ростовщичества была столь острой, что Максим Грек возвращался к ней по крайней мере еще раз. В «Повести страшной и достопамятной и о совершенной иноческой жизни» он клеймит «бесчеловечное ростовщичество» применительно опять к монастырям (Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 483). Как и упомянутый выше Патрикеев, Максим Грек был наказан и провел годы в заточении.
Известный церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) подчеркнул, что наряду с монастырями ростовщичеством занимались архиерейские дома и приходские церкви. В рост отдавался также хлеб. Таким образом, к лихоимству приобщалось как белое, так и черное духовенство.
Но дело не в отдельных фактах: складывалась система церковного ростовщического гнета.
Богатую пищу для размышлений дают исторические документы. Ростовщичество церковных структур подтверждается 16-м вопросом царя Ивана IV Стоглавому собору 1551 года. Царь вопрошал соборян «о церковной и монастырской казне, еже в росты дают: угодно ли се Богови и что Писание о сем глаголет?»
Подключение к делу царя говорит о критичности ситуации, важности немедленных оздоровительных мер.
Далее в материалах Собора есть такая фраза:
«Божественное Писание и миряном резоимство (ростовщичество. – «НГР») возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в росты давати… Церковное богатство – нищих богатство…», что значило одно: деньги должны идти на благотворительность. И потому в главе 76 соборных решений было сказано: в рост денег не давать.
Казалось бы, после Собора уже не будет «духовных» гобсеков. Ан нет! Православные «банкиры» на Руси не перевелись.
В 1569 году ловчий Ивана IV Григорий Дмитриевич пожертвовал московскому Успенскому собору 50 руб. (для сравнения: стрельцы при Иване Грозном получали жалованье 4 руб. в год), с тем чтобы на эти деньги была куплена земля. Условие было таким:
«А по собе им (соборному протопопу и всему причту. – «НГР») тех денег не делити и в росты не давати» (Шмелев Г.Н. Указ. соч., С. 33).
Условие высказывалось не случайно: духовенство сохраняло репутацию ростовщиков, в руки которых попадали обездоленные. Поэтому невозможно согласиться с мнением упомянутого Макария (Булгакова) о том, что после Стоглава церковное ростовщичество прекратилось. Лишь меры Екатерины II по отдалению духовенства от «православной экономики» лишили почвы церковное лихоимство.
Виды займов, документальное оформление, способы выплаты
Займы на Руси оформлялись с помощью так называемой заёмной кабалы или сокращённого варианта — заёмной памяти. Было два основных типа займа:
Закладная кабала оформляла залог земель, угодий, другой движимой и недвижимой собственности на время погашения долга и процентов по нему.
Служилая каьала оговаривала отработку долга службой (в том числе и военной — смотри боевые холопы) или физической работой у кредитора.
Соответственно, сами проценты по этим типам кабал (которые в эпоху Средневековья часто обозначались словом «серебро») именовались в актах либо «дельными» (оплата процентов работой), либо «ростовыми» (оплата процентов либо деньгами, либо товарами), то есть ростовщическими. Для хлебных (зерновых) займов с процентами вместо слова «рост» использовалось универсальное для любого зерна слово «насп» или «насоп» (насып). Вот пример хлебного займа, без наспа, но с вариантом возврата долга деньгами + 20 % годовых, указанных как «рост давати на денгы на пять шестои»:
№ 4 1584, декабря 6. — Заёмная кабала Терентия Филиппова на 5 четвертий овса и полушку ржи, занятых у домшинского житника Семиона:
Се яз, Терентеи Филипиев сын из деревни с Митицына, занял есми у Прилуцкаго манастыря у старца у Семиона, у домшинского житника, пять четверти овса да полушка ржы от сроко от Николина дни осенаго да до сроку Семенова Летопровотца без насоп. А не поставлю яз хлеба на срок на Семенов день, ино на мне за овес за четверть по шти алтын, а за рожь за полушку шесть алтын. Или полягут денгы по сроце, ино рост давати на денгы на пять шестои. А где ся кабала застанет, тут по неи и правеж. А на то послуси: Коротан Стефанов сын да Третияк Василев сын. А кабалу писал Алешка Федоров сын, лета 7093-го.
На обороте: оброке на заиме-1.
(СП ИИ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 139. Подлинник. Сст. 1.
Судебник 1550 года запретил натуральные зерновые ссуды на сумму более 15 рублей.
Были и другие типы кабал, например, «лошадиные» кабалы. Они составлены по формуляру обычной заёмной кабалы: полный, расширенный или упрощённый. После основного текста акта, обычно по нижнему краю листа, сделаны пометы о том, что кабала была выдана «за лошадь». Сроки выдачи таких кабал совпадают с временем пахоты и уборки урожая.
С XV века сохранились разнообразные кабалы. В одной частично «служилой» кабале (позже датированной серединой XV века) говорится, что некто Васюк Нога Есипов занял у некоего старца Геронтия Троице-Сергиева монастыря 2 рубля «с четвертью» и отдал тому в залог принадлежавшую ему Лукинскую пустошь, а за рост Геронтию ту пустошь Лукинскую косити — то есть при получении ссуды закладывали землю с конкретным природным ресурсом (травой) и оговаривали получение процентов путём эксплуатации угодий (возможно и с приложением труда заёмщика) и получения конечного натурального продукта (в данном случае сена), а не денег.
Монастырскую кабалу (как и любую другую на Руси того времени) оформлял писец по шаблону с указанием имени, сословия и места жительства заёмщика. Обязательно указывались срок возврата займа (день, зачастую привязанный к религиозному празднику) и проценты. Могли оговариваться и другие условия: оплата заёмщиком судебных издержек в случае когда дело доходило до суда по кабале. Как сказано в одной из кабал 1641 года:
«под которым судом ни будут по сей кабале… сделав суд — давати, и за эти деньги заплатить рост, и судские все сполна».
На обороте кабалы заёмщик обязательно писал стандартную фразу «руку приложил», тем самым удостоверяя своё полное согласие с условиями кабалы. При заключении сделки обязательным было наличие свидетелей («послухов»). В случае возврата займа вместе с процентами в срок (или досрочно) сам документ (заёмная кабала или заёмная память) отдавался заёмщику.
Специальная кабала оформлялась, если часть денег при купле-продаже уплачена, а остальная часть подлежит уплате позднее. Такие кабалы шли с пометами «достальняя».
За 1599/1600 г. сделана следующая запись в приходных книгах:
«того же дни продали вкладной двор Якимовской Перевозчиков Офоне Потычке, взято за него в казну рубль денег да кабалу в рубле»
или:
«по приказу игумена Гурья з братиею казначей старец Мисаил продал монастырский долговой двор Фомы Колышкина Ивану Архипову, взял в казну полтора рубли денег, а вдосталь на нём взята кабала.»
Когда долг возвращался, на обороте кабалы появлялась соответствующая запись, иногда с указанием даты. Если деньги были выплачены полностью, сама кабала выдавалась на руки должнику. В приходно-расходных книгах монастыря казначей делал по этому поводу запись: и кабалу ему выдал. Это означает, что те кабалы, которые остались в монастыре и дошли до нас, отражают только «непогашенные» заёмщиками ссуды.
Если долг возвращался постепенно, частями, об этом также делали заметки. Выплаты долга растягивались на несколько лет. При этом далеко не всегда монастырь пользовался своим правом взыскивать долги через судебное разбирательство («правеж»), ожидая возврата денег столь длительное время. Впоследствии монастырские власти могли потребовать возвращения долгов у родственников:
«по сей кабале Окинфей заплатил во отца своего место Потапово Хлебниково три рубли и полшеста алтына денег.» (8 СП ИИ. Ф. 271. On. 1. Д.7. заимщика)
В XV веке в Северо-Восточной Руси стало широко распространяться Кабальное холопство оформленное служивой кабалой. Должники всех типов заносились в списки, с которых делали копии для хранения в волостной администрации. Монастыри не остались в стороне от данной тенденции (Источники: Ключевский, «Происхождение крепостного права», «Русск. М.», 1885, август; Ключевский, «Подушная подать и отмена холопства в России», «Русск. М.», 1886, № 5, 7, 9 и 10; Сергеевич, «Русские юрид. древности» т. I, 147—160).
За десятилетия до этого, в завещании митрополита Алексея (умершего в феврале 1378 года), написанном не позднее 1377 (датировка: Тихомиров М. Н. Средневековая Москва, с. 290—291; Смирнов И. И. Заметки, 3, с. 153.), упоминаются холопы-должники, попавшие в кабалу Чудова монастыря (основан в 1365 году Алексием) за «серебрецо». Этот текст важен, так как показывает насколько привычным и обыденным стало к тому времени «кабальное холопство» для монастырей:
А все те села даю с серебром и с половники и с третники и с животиною. А что моя челядь в селах, а на них серебрецо, и не похотят служити, и кто куда похочет, и тем воля, отдав серебрецо, в кто рост дает, тем воля же — Духовная грамота митрополита Алексея
Форма составления кабалы была выработана не позднее XIV века. На это указывает опубликованная Н.В. Калачевым в 1864 г. закладная кабала этого времени, написанная на пергаменте. Согласно ей Обросим и Лаврентий Васильевы взяли в долг у Федора Макарова десять сороков бел(9). В закладной уже содержится норма, известная по более поздним актам, в случае неплатежеспособности заемщика на заложенное владение составлялась купчая(10). С XV в. для краткости в заемной кабале делали оговорку о том, что при невыплате ссуды она становилась купчей на заложенные угодья (ся кабала и купчая грамота).
От XV в. дошли закладные кабалы, оформленные на монастыри (в том числе Троице-Сергиев и Симонов)(11). В одной из них, датированной серединой XV в., говорится, что некто Васюк Нога Есипов занял у старца Геронтия Троице-Сергиева монастыря 2 рубля с четвертью и отдал в залог принадлежавшую ему Лукинскую пустошь, а за рост Геронтию ту пустошь Лукинскую косити(12). Подобная практика, когда при получении ссуды закладывали землю и оговаривали получение процентов путем эксплуатации угодий, получила широкое распространение. Она, в частности, упомянута в закладной кабале 1462-1463 гг.: вотчинник Андрей Иванов Логинов занял у келаря Симонова монастыря 5 рублей под залог деревни Михайловской в Дмитровском уезде, а за рост посельский симоновский косит сено в той деревне(13).
В XVI-XVII вв. получили распространение служилые кабалы, по которым заемщики для отработки долга нанимались работать у кредитора. Они были известны уже в первой половине XVI в. о них упоминала статья Судебника 1550 г., посвященная кабальному холопству (кабалы за рост служити)(14).
Кабала составлялась по шаблону.
Ее оформлял писец по поручению заемщика с указанием имени, сословия и места жительства. Обязательно указывались срок возврата займа и проценты по нему. Могли оговариваться и другие условия, в частности, оплата заемщиком судебных издержек в случае суда по кабале.
Как сказано в одной из кабал (1641 г.), под которым судом ни будут по сей кабале сделав суд давати, и за эти деньги заплатить рост, и судские все сполна(15). На обороте заемщик руку приложил, удостоверяя свое согласие с условиями кабалы. При заключении сделки обязательным было наличие свидетелей (послухов) эта норма известна еще со времен Русской Правды(16).
В качестве образца составления этого документа приводим кабалу 1600 г. из архива Иосифо-Волоколамского монастыря(17).
Се аз Евдоким Иванов сын Литвинова занял есми у Василья Васильевича Ржевского, у Григорья Ивашкина сына Шаблакина государей серебра три рубля денег московских ходячих августа от 25 числа до того ж дня на год. А за рост мне у государей и у Василья Васильевича служить на его дворе по все дни. А полягут деньги по сроку, и мне у государей, у Василья Васильевича, за рост по тому ж служить во дворе по все дни. А на то послух Безсон Иванов сын Козин.
Кабалу писал Васька Степанов сын июля в 20 день лета 7108 (18) году.
Как видно из кабалы, заемщик отрабатывал проценты службой у кредитора, становясь холопом. Скорее всего он был выкуплен монастырем и кабала оказалась в монастырском архиве. Документ составлен накануне голодных лет. Известно, что во время страшного голода 1601-1603 гг. владельцы изгоняли холопов, выдавая им отпускные грамоты, что было закреплено указом от 16 августа 1603 года(19).
У монастырей занимали представители разных категорий населения от знати до крестьян.
Обеспечением взятых ссуд служило их имущество, которое в случае неплатежа пополняло богатства обители. В зависимости от ситуации ростовщические операции могли преследовать разные цели: получить расположение того или иного князя, увеличить свои владения или освоить их и, наконец, рационально использовать имеющиеся ресурсы, обеспечивая их прирост.
Интересно, что сами деньги (которые в эпоху Средневековья обозначались словом серебро) именовались в актах либо дельными, либо ростовыми, то есть ростовщическими. С помощью дельного серебра в феодальные и монастырские хозяйства привлекались рабочие руки. Дельное серебро иногда еще называли летним, так как ссуда погашалась отработкой по летам (годам).
Если долг вместе с ростом возвращался вовремя, кабальную запись отдавали заемщику. Однако это случалось не часто (недаром в русском языке закрепилось выражение попасть в кабалу).
В XV в. было широко распространено кабальное холопство. Должники заносились в особые списки, с которых делали копии, хранившиеся в волостной администрации. В завещании митрополита Алексея, написанном около 1377 г., упоминаются холопы-должники, попавшие в кабалу за серебрецо. Глава Русской церкви не исключает возможности дать им волю при условии возврата долга(20), но последнее было маловероятным.
Перешедшие по завещанию кремлевскому Чудову монастырю холопы-должники превратились в зависимых от обители крестьян.
В фонде Иосифо-Волоколамского монастыря хранится редкий документ Долговая книга 1532-1534 гг., в которой фиксировались долги крестьян (она была опубликована А.А. Зиминым в 1948 г.)(21). По-видимому, эта практика была распространена в крупных монастырях, которые с помощью кредита (выражавшегося как в денежной, так и в натуральной форме) привлекали в свои вотчины крестьян и удерживали их за собой.
Всего в Долговой книге перечислено 670 должников-крестьян из 24 сел, 3 селец, 18 починков и 157 деревень. Причем в записях о займе значится не только сам должник, но и вся его семья(22).
Большинство выданных ссуд относилось к долгосрочным, рассчитанным на длительное сохранение зависимости крестьян от монастыря. Это так называемые подможные ссуды, которые возвращались лишь при уходе крестьян из вотчины. Их размеры доходили до 1,5 рубля(23).
Подобные книги составлялись, по-видимому, на протяжении всего XVI в.(24) и в первой половине следующего столетия, когда монастырь для привлечения рабочих рук продолжал активно использовать кредит. Так, на основании ссудной (заемной) записи, составленной в 1642 г., вольный человек Евсевий Юрьев по прозвищу Дружина с семьей за долг в 10 рублей стал жить в монастырской вотчине и работать на обитель наравне с другими крестьянами(25).
Знатным заемщикам ссуды выдавались с иной целью для округления монастырских владений. А.А. Зимин, изучавший землевладение Иосифо-Волоколамского монастыря, подсчитал, что со времени его основания до кончины Иосифа Волоцкого, то есть с 1479 по 1515 г., монастырь заключил 60 сделок, из них 27 вкладов, 10 обменов, 1 покупку, и лишь одна вотчина была приобретена за долги(26). Это было село Бужировское с деревнями, полученное в 1512 г. от княгини Ирины, жены князя Семена Романовича, за долг в 500 рублей и причитающиеся проценты(27).
Однако на практике доля земель, приобретаемых монастырями с помощью ростовщичества, была значительно больше. Хотя по грамотам земли и угодья отдавались монастырю в дар (по душах родителей своих в наследие вечных благ), реальная причина расставания со своей собственностью заключалась в неплатежеспособности феодалов. Так, в 1425-1427 гг. Кузьма Яковлевич Воронин передал в Троице-Сергиев монастырь свою вотчинную землю на помин души. Там же содержится обязательство монастыря заплатить долг Воронина (10 рублей) некоему Трепареву(28). Очевидно, что под видом дарственной была совершена купчая(29).
По другой дарственной, датированной историками 1474-1478 гг., Анна Кучецкая передавала Троице-Сергиеву монастырю ряд своих владений, за что он снимал с нее долг мужа в размере 5 рублей(30). На похожих условиях Семен Васильев Шевяков в середине XVI в. передал Иосифо-Волоколамскому монастырю четверть деревни Шевелево, "игумен обязался заплатить долгу нашего с той отчинки по двум кабалам 5 рублей и 10 алтын с роста"(31).
При изучении документов по истории Троице-Сергиева монастыря исследователи обнаружили, что его земельные владения значительно увеличились в период междоусобной войны 1425-1453 гг., причем из 50 сел, приобретенных за это время, 9 достались обители неизвестным путем.
То же можно сказать о 4 из 5 селец и 10 из 50 деревень, перешедших к монахам(32).
Показательно, что монастырь, как правило, старался избавиться от сомнительно приобретенных владений, обменивая их на другие селения и угодья(33). Одновременно монастырь начал раздавать деньги взаймы под заклад угодий(34). В результате именно период междоусобной войны второй четверти XV в. стал временем становления Троице-Сергиева монастыря как крупного вотчинника(35).
Феодалы в качестве залога кредитору предлагали принадлежавшие им деревни, села и другие угодья, причем практиковался сбор дохода с этих имений в счет процентов "за рост пахать, и крестьян ведать, и доходы с крестьян имать всякие, и луга косить, и лес сечь, и всякими угодьями владеть, как сказано в одной из закладных XVI в."(36) По мнению Б.Д. Грекова, в судьбах многих знатных российских семей ростовщический капитал сыграл роковую роль(37).
К XVI в. монастыри уже владели значительной земельной собственностью. В конце правления Ивана III (в 1503 г.) была предпринята попытка секуляризовать монастырские и церковные земли, однако она не увенчалась успехом(38). Известно, в частности, что Иван III хотел затребовать в казну для проверки все земельные документы Троице-Сергиева монастыря(39).
При его преемнике Василии III с 20-х годов XVI в. в монастырских архивах появляются новые акты так называемые отписи (очищальные), грамоты, подтверждающие бескабальность проданных земель. По мнению исследователей, это свидетельствовало о все возраставшей ценности земли, стремлении закрепить ее в собственность, а также о распространении ее приобретения с помощью ссудных операций(40).
К середине XVI в. ростовщичество монастырей стало таким распространенным явлением, что привело к оскудению многих сел и деревень.
Ивана Грозного настораживало чрезмерное укрепление монастырей, и он, как и многие его современники, выступал за запрет церковного ростовщичества.
Церковный собор вынужден был согласиться с решением правителя, которое в официальном документе мотивируется Священным Писанием. Одна из глав Стоглава 1551 г. наставляла:
отныне по священным правилам святителям и всем монастырям деньги давать по своим селам своим крестьянам без росту и хлеб без насыпу для того, чтобы за ними христиане были, и села бы их были не пусты(41).
Предписывалось составлять книги займов с указанием должников и хранить эти книги в монастырской или святительской казне. По приговору церковно-земского собора 1580 г. митрополиту, епископам и монастырям запрещалось покупать земли или держать на них закладные грамоты(42).
Ограничения произвола ростовщиков коснулись и мирского населения, указ от 15 октября 1557 г. устанавливал, что в льготные годы (например, в неурожайный год) ссудный процент либо не взыскивался, либо понижался вдвое против обычного - до 10%.
Главным обеспечением прав кредитора являлся закон.
Судебник 1550 г. содержал статью о кабальном холопстве (ст. 78), что свидетельствовало о распространенности этого явления (в более раннем судебнике 1497 г. такая статья отсутствовала, хотя само явление бытовало с конца XV в.)(43).
В Соборном уложении 1649 г. (глава 12, статьи 39 и 40) оговаривалась процедура отработки долга головой до искупа, когда при неуплате ссуды должник с семьей должен был работать на истца в счет погашения суммы. Такая отдача в зажив отражена еще в юридических нормах Киевской Руси, предусматривавших переход на службу кредитору за долги. Однако если в Русской правде норма отработки долга не оговаривалась, то в Уложении 1649 г. она предельно конкретизирована: 5 руб. за год работы взрослого мужчины, 2,5 руб. за год работы женщины и 2 руб. за год работы ребенка(44).
Соборным уложением 1649 г. выдача ссуд под проценты запрещалась(45). Но эта норма соблюдалась формально. За просрочку платежа проценты начислялись по прежней норме (20%). Как сказано в одной из заемных кабал 1657 г., по сроку без роста, а полягут деньги по сроце [после срока. А.Б.] и те деньги давати рост, как идет в людях, по расчету на пять шестой(46). В противном случае монастырям не было бы смысла выдавать ссуды, а монастыри продолжали ссужать деньги, о чем свидетельствуют сохранившиеся заемные кабалы и памяти.
В это время клиентура монастырей по-прежнему включала представителей знати, вотчинников и помещиков. Так, согласно тексту сохранившейся заемной памяти 1681 г. князь П.Ф. Мещерский занял у Иосифо-Волоколамского монастыря 280 рублей под залог разных драгоценностей камней, золота и серебра(47).
Что касается другой крупной категории заемщиков, крестьян, то в XVII в. монастыри продолжали ссужать их деньгами и сельскохозяйственными продуктами. Получаемые в долг пшеница, рожь и овес могли использоваться как посевной фонд. В случае если крестьяне не могли заплатить зерном, в монастырских записях указывался денежный эквивалент:
А буде рожью не заплатят, и им платить за ту рожь деньгами по торговой цене(48).
Эти нормы обычно применялись монастырями не только к чужим крестьянам, но и к своим, а также к монастырским слугам. Однако своим, как показывают заемные памяти Иосифо-Волоколамского монастыря XVII в., могли ссужать и без процентов(49).
В пору Смутного времени монастырь даже не ставил ограничений по возврату долга, ссудив в 1609 г. (в период осады монастыря тушинцами) черного попа Александра осьминой ржи, он указал вернуть ее в монастырскую житницу как Бог даст минется(50).
В XVII в. монастыри, как и прежде, активно использовали кредит для привлечения в хозяйство рабочих рук.
Согласно сохранившимся документам из архива Воскресенского (Новоиерусалимского) монастыря для этого использовалось заключение найма или займа. И в том, и в другом случае простолюдины работали на монастырь за ссуженные или выданные деньги. При этом в случае невыполнения договора монастырь требовал возвращения задаточных денег с уплатой неустойки. Кроме того, наем сопровождался рядом кабальных условий, ограничивавших свободу работника. Были случаи, когда последние и вовсе лишались заложенного имущества, становясь батраками. Монастырь использовал их на перевозке дров, рубке леса и других работах(51).
В процессе изучения сохранившихся в российских архивах кабал XVI-XVII вв. историки заметили, что лишь незначительное их количество было снабжено приписками о хотя бы частичной выплате долга. По версии В.О. Ключевского именно крестьянская задолженность феодалам (в том числе монастырям) вызвала к жизни оформление крепостной зависимости крестьян(52) по Соборному уложению 1649 года.
Таким образом, итогом ссудных операций монастырей в XV-XVII вв. стало увеличение их земельных владений, привлечение рабочей силы и освоение приобретенных угодий.
Еще со времен В.О. Ключевского стало общепризнанным фактом, что монастыри сыграли значительную роль во внутренней колонизации России. В этой связи на ростовщичество русских монастырей, видимо, следует смотреть не только как на форму стяжательства, но и как на один из инструментов для освоения обширных пространств страны. http://www.vep.ru/bbl/history/cbr27.html
Приобретение холопов вместе с вотчиной
Знатным заёмщикам монастырские ссуды выдавались с иной целью — для «округления» монастырских владений.
А. А. Зимин, изучавший землевладение Иосифо-Волоцкого монастыря, подсчитал, что со времени его основания до кончины Иосифа Волоцкого, то есть за 36 лет, с 1479 по 1515 год, данный монастырь заключил 60 сделок, из них: 27 вкладов, 10 обменов, 1 покупку, и лишь одна вотчина была приобретена за долги. Это было село Бужаровское с деревнями, полученное в 1512 от княгини Ирины Товарковой-Пушкиной, жены князя Семёна Романовича Ярославского, за его долг в 500 рублей и накопившиеся к тому времени проценты.
Аналогичный случай произошёл с Троицко-Сергиевым монастырём в 1593/94 г. путём «уступки» от вдовы Ульяны Желтухиной в состав монастыря попала деревня Климкова с 3 пустошами в волости Вохне. Вдова обещала, что: «впредь ей не вступатись в ту вотчину», а для надёжности монастырь приплатил ей 35 рублей, поскольку в тот момент она сильно бедствовала: «нонеча я волочусь з детишками меж двор». За нарушение взятого обязательства вдове грозила неустойка в те же самые 35 рублей.
Несколько более сложный случай отражён в документа от января 1629 года. М.А.Булгакова, урождённая Воронова-Волынская (дворянка, стала монахиней и, уже будучи старицей Московского Вознесенского монастыря, сначала заложила землю Троицко-Сергиеву монастырю, а затем дала вкладом «старинную купленную вотчину своего деда и отца» — село Вороново в Перемышльской волости. Выкупная цена села определялась в 700 рублей, однако сам выкуп вкладчица запрещала, написав заклятье именем Спаса.
Наличие двух грамот — закладной и данной говорит о том, что суть сделки определялась именно закладной: 500 рублей необходимы были Марфе Булгаковой ''ради своей скудости, на свою нужду, чем долги розплатить и крестьянишкам своим на хлеб на семенной и на ячменной, что божиим судом хлеб у них мороз побил, и на лошади и на коровы, и на всякую крестьянскую ссуду''.
Забота старицы Марфы о собственных крестьянах объяснялась тем, что, уже будучи монахиней одной обители и отдавая село Вороново в другую монастырскую обитель, она не переставала им пожизненно владеть. Правда, для большей надёжности своих прав на Вороновскую вотчину троицкие монахи взяли с Марфы Булгаковой ещё и духовную грамоту (оформлялась непосредственно в присутствии архимандрита Дионисия и келаря Александра Булатникова) с завещанием этого села монастырю. После её смерти село с крестьянами перешло к монастырю уже без всяких оговорок.
Приобретение монастырями земель под видом дарения
На практике часть земель, приобретаемых монастырями с помощью ростовщичества, могла быть скрыта под видом дарения. Хотя по грамотам земли и угодья отдавались монастырю в дар (оформлялась так называемая «данная» — хороший пример здесь:), ради поминания своей души, душ умерших родственников («по душах родителей своих в наследие вечных благ») или на вспоможение родичам, уходящим в монастырь, реальная причина расставания со своей собственностью заключалась в неплатёжеспособности многих местных феодалов.
Примеры:
Семён Васильев Шевяков в середине XVI века передал Иосифо-Волоколамскому монастырю четверть деревни Шевелево — игумен обязался заплатить «долгу нашего с той отчинки … по двум кабалам 5 рублей и 10 алтын с роста». Обязательство игумена недвусмысленно указывает на то, что реально это была купчая — земля отдана монастырю в обмен на обязательство по оплате старого займа бывшего владельца земли.
Кузьма Яковлевич Воронин в 1425—1427 годах передал в Троице-Сергиев монастырь свою вотчинную землю «на помин души» — то есть он не мог оплатить помин ни деньгами, ни товаром, но общественная мораль того времени вынуждала его сделать это любой ценой. Там же содержится обязательство монастыря заплатить долг Воронина (10 рублей) некоему Трепареву. Очевидно, что под видом дарственной была совершена купчая: монастырь, за полученную от Воронина землю, заплатил его долг третьему лицу и оказал ему духовную услугу: «помин души».
По другой дарственной, датированной историками 1474—1478 годами, Анна Кучецкая передавала Троице-Сергиеву монастырю ряд своих владений, за что он «снимал» с неё долг её мужа в размере 5 рублей.
Из самых старых «данных» сохранились: дарственная Оксиньи, дочери Фомы Васильева, жены Григория Остафьева, архимандриту Чудова монастыря Иоакиму на пустошь Шугаровскую, близ реки Каширки (от 1381 г.) и дарственная Иулиании, жены великого князя Ольгерда, Успенской церкви в Озерищах (от 1377 г.).
Акулина (Голтяева), совершая с сыном акт дарения недвижимости в Переяславском уезде, обусловливает свои действия обязательством со стороны монастыря уплатить долги своего мужа «Ондрея» на сторону — «десять рублев… Марье Федорове с тое земли».
Анастасия (Саларева) и княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Ивановича Донского, при оформлении дарственной Троице-Сергиеву монастырю около 1435—1449 гг. на села Фаустовское и Козловское в Московском уезде, ставят условие, запрещающее покупку кому-либо, кроме них самих, этих вроде бы подаренных монастырю земель а будет им те села продати, и им мимо меня, Настасьи, тех сел не продати.
Подробная формула о неотчуждении земли содержится в грамоте начала XV в. В. К. Гуся Добрынского митрополиту Фотию на сельцо Васильевское и другие земли в Московском уезде:
А господа мои митрополиты киевскии и всеа Руси, Фотей и которые по нем будут, то селцо держат в дому пречистыа богородици и святого чюдотворца Петра, а не продаст его, ни променит, ни отдаст никому, занеже дал есмь то селцо, и деревенку, и пустошь на поминок своим родителем и себе и всему своему роду.
Все эти примеры свидетельствуют, что вкладчики или продавцы вотчин специальными оговорками, сделанными в соответствующих документах, пытались изъять эти вотчины из сферы купли-продажи: они должны были оставаться в собственности монастыря навечно, навсегда оставаясь святой церковной землёй. Но монастыри старались избавиться от «сомнительно» приобретённых владений, продавая и обменивая их на другие земли, что было дальновидно в свете проверок со стороны царской власти
При изучении документов по истории Троице-Сергиева монастыря исследователи обнаружили, что его земельные владения значительно увеличились в период междоусобной войны 1425—1453 гг., причём из 50 сёл, приобретённых за это время, 9 достались обители «неизвестным путём». То же можно сказать о 4 из 5 селец и 10 из 50 деревень, перешедших к монахам. Одновременно монастырь давал деньги взаймы под заклад угодий, выдавал свои земли в аренду феодалам и купцам, ставя перед ними конкретные условия по заселению этой земли людьми и обустройству.
В мощных землевладельцев со временем превратились Николаевский-Корельский, Михаило-Архангельский, Антониев-Сийский, Кирилло-Белозерский, Троице-Сергиевский монастыри.
Более поздние источники приводят и другие документальные свидетельства о монастырском ростовщичестве.
Например, бюджет Соловецкого монастыря содержит отдельные записи о процентном доходе.
Архангельский монастырь на Устюге в 1624—1648 годах совершил 50 сделок по приобретению земли, 47 из которых были реализацией права залога по неоплаченным займам. Стоимость земли составила около 7 тысяч рублей.
Как установил в начале XX века историк Александр Изюмов, подмосковный Троицкий монастырь и Калязинский (Тверской епархии)давали ссуды под залог земельных владений.
Троицкий монастырь в тот же период по результатам 42 залоговых сделок приобрёл земли на 4 тысячи рублей.
В залог принимались и ювелирные изделия, как в ломбарде. В приходо-расходных книгах Азовского Иоанно-Предтеченского монастыря, изученных Николаем Оглоблиным, значится выручка «за закладные серьги, что Ивана-кузнеца»
источник
---
---
/ Закабаление крестьян с помощью ростовщичества
Православие в средневековой Руси формально осуждало любое ростовщичество, так называемый заём денег «в рост» (смотри статью Ростовщичество раздел «Ростовщичество и религия»), опираясь на Священное писание, но в отличие от католичества в Европе на Руси никаких кар (отлучение, анафема) к ростовщикам вне самой церкви Русская Православная церковь не принимала. Внутри церкви ростовщичество осуждалось на основании того, что в Правилах св. Апостолов (правило 44) сказано: епископ, или пресвитер, или диакон, лихвы требующий от должников или да перестанет, или да будет извержен.
Сосредоточив в своих руках значительные земельные владения, русская церковь уже очень рано выступила в качестве мощного капиталиста, оказывавшего значительное влияние на общественные отношения Древней Руси. Широко эксплуатируя свою недвижимую собственность, русская церковь пускала в оборот свои свободные денежные средства, занимаясь, с одной стороны, торговой деятельностью, а, с другой,— выступая в качестве самого крупного ростовщика своей эпохи.
Полемическая и обличительная литература Древней Руси, а также постановления соборов, дают многочисленные свидетельства борьбы с церковным ростовщичеством, «резоиманием», которая велась, начиная с XI века. Эту борьбу с церковным ростовщичеством, объявленную с церковной кафедры и в церковной литературе, мы встречаем уже очень рано, что свидетельствует о развитии церковного ростовщичества, начиная с XI века.
Борьба против церковного ростовщичества с церковной кафедры становится тем значительнее, что это было одной из редких возможностей проявления в Древней Руси общественного мнения.
В 1077 году, в поучении преподобного Феодосия, мы встречаем первое указание на «резоимание»[2]. В поучении к священникам своей епархии архиепископ Илья грозит занимающимся ростовщичеством:
«И кун лишу и в казнь будете от меня».
Епископ Владимирский Серапион называет ростовщичество «кровавым резоиманством» и увещает от него отказаться. В поучениях Кирилла Туровского, митрополита Кирилла II, в «Вопрошании Кирикове», на созванном в 1274 году Владимирском соборе, мы встречаем всюду то же указание на недопустимость «резоимания» и увещание духовенству не заниматься им. Такое увещание встречается и в послании митрополита Петра «игуменам, попам, дьяконам», а особенно подробно — в поучениях митрополита Фотия.
Неоднократные указания на недопустимость церковного ростовщичества встречаются и в обличительной литературе, посвящённой борьбе за церковное землевладение. Так, Вассиан, обращаясь к стяжателям — сторонникам церковного землевладения, говорит:
«Вы… все годовые излишки берете себе: или обращаете в деньги, чтобы давать в рост, или храните в кладовых, чтобы после, во время голода, продавать за дорогую цену».
В том же обличительном слове Вассиан бросает резкие обвинения русским епископам, которые, по его словам, «вовсе по помышляли о благотворениях, иждивали все доходы своих кафедр на то, что умышляли себе несытно бесчисленные образы одежд и пищи и которые для умножения своих доходов занимались ростовщичеством, столь же немилостиво поступая с должниками, как и всякие другие ростовщики».
В слове Максима Грека «Об иноческом жительстве» содержатся резкие обличения против монастырских чиновников, что они «всякими неправдами и лихоимством стараются скопить себе злато и серебро, морят крестьян своих тяжкими и непрестанными работами, отдают свои деньги в рост бедным и своим крестьянам и когда росты умножатся, истязуют этих бедняков, отнимают у них имущество, выгоняют их с семействами из их домов и даже из селениий»[3].
В другом месте Максим Грек говорит «о страсти иудейского сребролюбия и лихомания», которым подвержено духовенство, в особенности монастыри.
Такое же обличение духовенства за ростовщичество встречаем мы у митрополита Даниила, который, в поучении к братии Иосифа Волоколамского монастыря, пишет о монахах, что если они, «имея всего вдоволь в общей монастырской казне на всякие свои потребы, держат еще в стяжаниях, ради сребролюбия продают и покупают, берут росты на росты и за свои рукоделия копят серебро и золото, то они должны подлежать строгому ответу перед богом и не избегнут страшных мук геенских»[4].
Замечательно, что за ростовщичество наказание возлагается только перед богом, о санкциях гражданского характера митрополит Даниил не упоминает, так как борьба с церковным ростовщичеством велась только путём увещания, но не мерами принуждения.
Обличение ростовщической деятельности церкви встречается на всех церковных соборах. Ростовщичеством занимались все церковные капиталисты, начиная от митрополитов, в размерах, допускаемых их экономическим положением.
Как же относилась царская власть к ростовщической деятельности церкви?
До тех пор пока не развился в России торгово-промышленный капитал, царская власть не мешала церкви заниматься этой «полезной» деятельностью, и никаких постановлений, касающихся права церкви заниматься ростовщичеством, мы почти не видим.
Попытки ограничить в этом отношении права духовенства мы встречаем с того момента, когда в защиту интересов торгово-промышленного класса происходит постепенное ограничение прав церкви, в частности, права заниматься коммерческими операциями, в том числе и ростовщичеством.
Первую попытку ограничить духовенство в его праве совершать ростовщические операции встречаем мы в постановлениях Стоглавого собора, который допускает производить операции по залогу недвижимой собственности лишь с царского разрешения. Постановление это, как, впрочем, и все другие постановления, пытавшиеся упорядочить церковный быт и нравы, не соблюдалось, и мы встречаем ещё в XVII веке многочисленные примеры ростовщической деятельности церкви, совершаемые ещё «без докладу царю».
Особая тема – ростовщичество монахов.
Возьмем доимперскую эпоху. В число монастырей, где можно было заложить земли под ссуду, входили подмосковный Троицкий (с 1744 года – Троице-Сергиева лавра) и Калязин Троицкий Тверской епархии, как установил в начале XX века историк Александр Изюмов (Жилецкие землевладения в 1632 году // Летопись Историко-родословного общества в Москве. 1912. Вып. 3 и 4. С. 23).
В заклад принимались в числе прочего ювелирные изделия, то есть был устроен своеобразный церковный ломбард. В приходо-расходных книгах Азовского Иоанно-Предтеченского монастыря, изученных дореволюционным исследователем Николаем Оглоблиным, значится выручка «за закладные серьги, что Ивана-кузнеца» (Приходо-расходные книги Азовского Предтечева монастыря. 1699–1701 гг. К характеристике монастырского быта) // Чтения в Историческом обществе Нестора Летописца. 1907. Кн. 19. Отд. V. С. 31). Указанная история видится так: кузнец впал в нужду, и монастырь этим ловко воспользовался.
Вообще монастыри широко практиковали выдачу ссуд. С учетом стяжательского духа, характерного для многих обителей, что подтверждают разные источники, вряд ли можно предположить, что ссуды были беспроцентные. Аппетит приходит во время еды.
«Чем богаче становились монастыри… тем изобретательнее они делались на разные способы увеличивать свои богатства», – заключил Дмитрий Ростиславов, преподававший в Санкт-Петербургской духовной академии (Ростиславов Д.И. Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей. СПб., 1876. С. 28).
Завесу над грехом стяжательства порой приоткрывали сами монахи. Насельник Кирилло-Белозерского монастыря Вассиан (Патрикеев) признался:
«Мы (монахи. – «НГР»), волнуемые сребролюбием и ненасытимостью, всевозможным способом угнетаем братий наших, живущих в селах, налагая проценты на проценты» (Цит. по: Ростиславов Д.И. Указ. соч., С. 28).
За столь смелые откровения Патрикееву отомстили: в 1531 году его заточили в Иосифов Волоколамский монастырь, бывший оплотом «православной экономики» со времен Иосифа Волоцкого, идеолога стяжательства и кумира нынешних апологетов богатой Церкви. В монастыре том совестливый чернец и скончался.
Другой монах – Максим Грек, чтимый Церковью как преподобный, высказывался еще категоричнее:
«Мы же не только остаемся бесчувственными и не сострадательными к такой их горькой участи и не удостаиваем их никакого утешения, хотя имеем заповедь заботиться милостиво о терпящих убожество и скудость житейских потреб, но еще и весьма бесчеловечно увеличиваем для них эту их скудость ежегодными требованиями обременительнейших ростов за взятое ими у нас взаем серебро, и никогда не прощаем им этой ежегодной уплаты, хотя бы в десять раз уже получили с них данное в долг.
И не только угнетаем их этим способом, но еще, если бы кто, по причине крайней нищеты не мог внести процентов на наступающей год, то требуем с него – о бесчеловечие! – другие проценты; если же не могут внести, отнимаем у них все, что имеют, и выгоняем их из своих сел с пустыми руками» (Нравоучительные сочинения. Слово 4).
Для иллюстрации кабалы фрагмент из фильма про
"проценты - так я и до самой смерти платить буду"
(Ветер с Востока. 1940)
Если ролик не открывается, вот другая ссылка.
---
Проблема церковного ростовщичества была столь острой, что Максим Грек возвращался к ней по крайней мере еще раз. В «Повести страшной и достопамятной и о совершенной иноческой жизни» он клеймит «бесчеловечное ростовщичество» применительно опять к монастырям (Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 483). Как и упомянутый выше Патрикеев, Максим Грек был наказан и провел годы в заточении.
Известный церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) подчеркнул, что наряду с монастырями ростовщичеством занимались архиерейские дома и приходские церкви. В рост отдавался также хлеб. Таким образом, к лихоимству приобщалось как белое, так и черное духовенство.
Но дело не в отдельных фактах: складывалась система церковного ростовщического гнета.
Богатую пищу для размышлений дают исторические документы. Ростовщичество церковных структур подтверждается 16-м вопросом царя Ивана IV Стоглавому собору 1551 года. Царь вопрошал соборян «о церковной и монастырской казне, еже в росты дают: угодно ли се Богови и что Писание о сем глаголет?»
Подключение к делу царя говорит о критичности ситуации, важности немедленных оздоровительных мер.
Далее в материалах Собора есть такая фраза:
«Божественное Писание и миряном резоимство (ростовщичество. – «НГР») возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в росты давати… Церковное богатство – нищих богатство…», что значило одно: деньги должны идти на благотворительность. И потому в главе 76 соборных решений было сказано: в рост денег не давать.
Казалось бы, после Собора уже не будет «духовных» гобсеков. Ан нет! Православные «банкиры» на Руси не перевелись.
В 1569 году ловчий Ивана IV Григорий Дмитриевич пожертвовал московскому Успенскому собору 50 руб. (для сравнения: стрельцы при Иване Грозном получали жалованье 4 руб. в год), с тем чтобы на эти деньги была куплена земля. Условие было таким:
«А по собе им (соборному протопопу и всему причту. – «НГР») тех денег не делити и в росты не давати» (Шмелев Г.Н. Указ. соч., С. 33).
Условие высказывалось не случайно: духовенство сохраняло репутацию ростовщиков, в руки которых попадали обездоленные. Поэтому невозможно согласиться с мнением упомянутого Макария (Булгакова) о том, что после Стоглава церковное ростовщичество прекратилось. Лишь меры Екатерины II по отдалению духовенства от «православной экономики» лишили почвы церковное лихоимство.
Виды займов, документальное оформление, способы выплаты
Займы на Руси оформлялись с помощью так называемой заёмной кабалы или сокращённого варианта — заёмной памяти. Было два основных типа займа:
Закладная кабала оформляла залог земель, угодий, другой движимой и недвижимой собственности на время погашения долга и процентов по нему.
Служилая каьала оговаривала отработку долга службой (в том числе и военной — смотри боевые холопы) или физической работой у кредитора.
Соответственно, сами проценты по этим типам кабал (которые в эпоху Средневековья часто обозначались словом «серебро») именовались в актах либо «дельными» (оплата процентов работой), либо «ростовыми» (оплата процентов либо деньгами, либо товарами), то есть ростовщическими. Для хлебных (зерновых) займов с процентами вместо слова «рост» использовалось универсальное для любого зерна слово «насп» или «насоп» (насып). Вот пример хлебного займа, без наспа, но с вариантом возврата долга деньгами + 20 % годовых, указанных как «рост давати на денгы на пять шестои»:
№ 4 1584, декабря 6. — Заёмная кабала Терентия Филиппова на 5 четвертий овса и полушку ржи, занятых у домшинского житника Семиона:
Се яз, Терентеи Филипиев сын из деревни с Митицына, занял есми у Прилуцкаго манастыря у старца у Семиона, у домшинского житника, пять четверти овса да полушка ржы от сроко от Николина дни осенаго да до сроку Семенова Летопровотца без насоп. А не поставлю яз хлеба на срок на Семенов день, ино на мне за овес за четверть по шти алтын, а за рожь за полушку шесть алтын. Или полягут денгы по сроце, ино рост давати на денгы на пять шестои. А где ся кабала застанет, тут по неи и правеж. А на то послуси: Коротан Стефанов сын да Третияк Василев сын. А кабалу писал Алешка Федоров сын, лета 7093-го.
На обороте: оброке на заиме-1.
(СП ИИ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 139. Подлинник. Сст. 1.
Судебник 1550 года запретил натуральные зерновые ссуды на сумму более 15 рублей.
Были и другие типы кабал, например, «лошадиные» кабалы. Они составлены по формуляру обычной заёмной кабалы: полный, расширенный или упрощённый. После основного текста акта, обычно по нижнему краю листа, сделаны пометы о том, что кабала была выдана «за лошадь». Сроки выдачи таких кабал совпадают с временем пахоты и уборки урожая.
С XV века сохранились разнообразные кабалы. В одной частично «служилой» кабале (позже датированной серединой XV века) говорится, что некто Васюк Нога Есипов занял у некоего старца Геронтия Троице-Сергиева монастыря 2 рубля «с четвертью» и отдал тому в залог принадлежавшую ему Лукинскую пустошь, а за рост Геронтию ту пустошь Лукинскую косити — то есть при получении ссуды закладывали землю с конкретным природным ресурсом (травой) и оговаривали получение процентов путём эксплуатации угодий (возможно и с приложением труда заёмщика) и получения конечного натурального продукта (в данном случае сена), а не денег.
Монастырскую кабалу (как и любую другую на Руси того времени) оформлял писец по шаблону с указанием имени, сословия и места жительства заёмщика. Обязательно указывались срок возврата займа (день, зачастую привязанный к религиозному празднику) и проценты. Могли оговариваться и другие условия: оплата заёмщиком судебных издержек в случае когда дело доходило до суда по кабале. Как сказано в одной из кабал 1641 года:
«под которым судом ни будут по сей кабале… сделав суд — давати, и за эти деньги заплатить рост, и судские все сполна».
На обороте кабалы заёмщик обязательно писал стандартную фразу «руку приложил», тем самым удостоверяя своё полное согласие с условиями кабалы. При заключении сделки обязательным было наличие свидетелей («послухов»). В случае возврата займа вместе с процентами в срок (или досрочно) сам документ (заёмная кабала или заёмная память) отдавался заёмщику.
Специальная кабала оформлялась, если часть денег при купле-продаже уплачена, а остальная часть подлежит уплате позднее. Такие кабалы шли с пометами «достальняя».
За 1599/1600 г. сделана следующая запись в приходных книгах:
«того же дни продали вкладной двор Якимовской Перевозчиков Офоне Потычке, взято за него в казну рубль денег да кабалу в рубле»
или:
«по приказу игумена Гурья з братиею казначей старец Мисаил продал монастырский долговой двор Фомы Колышкина Ивану Архипову, взял в казну полтора рубли денег, а вдосталь на нём взята кабала.»
Когда долг возвращался, на обороте кабалы появлялась соответствующая запись, иногда с указанием даты. Если деньги были выплачены полностью, сама кабала выдавалась на руки должнику. В приходно-расходных книгах монастыря казначей делал по этому поводу запись: и кабалу ему выдал. Это означает, что те кабалы, которые остались в монастыре и дошли до нас, отражают только «непогашенные» заёмщиками ссуды.
Если долг возвращался постепенно, частями, об этом также делали заметки. Выплаты долга растягивались на несколько лет. При этом далеко не всегда монастырь пользовался своим правом взыскивать долги через судебное разбирательство («правеж»), ожидая возврата денег столь длительное время. Впоследствии монастырские власти могли потребовать возвращения долгов у родственников:
«по сей кабале Окинфей заплатил во отца своего место Потапово Хлебниково три рубли и полшеста алтына денег.» (8 СП ИИ. Ф. 271. On. 1. Д.7. заимщика)
В XV веке в Северо-Восточной Руси стало широко распространяться Кабальное холопство оформленное служивой кабалой. Должники всех типов заносились в списки, с которых делали копии для хранения в волостной администрации. Монастыри не остались в стороне от данной тенденции (Источники: Ключевский, «Происхождение крепостного права», «Русск. М.», 1885, август; Ключевский, «Подушная подать и отмена холопства в России», «Русск. М.», 1886, № 5, 7, 9 и 10; Сергеевич, «Русские юрид. древности» т. I, 147—160).
За десятилетия до этого, в завещании митрополита Алексея (умершего в феврале 1378 года), написанном не позднее 1377 (датировка: Тихомиров М. Н. Средневековая Москва, с. 290—291; Смирнов И. И. Заметки, 3, с. 153.), упоминаются холопы-должники, попавшие в кабалу Чудова монастыря (основан в 1365 году Алексием) за «серебрецо». Этот текст важен, так как показывает насколько привычным и обыденным стало к тому времени «кабальное холопство» для монастырей:
А все те села даю с серебром и с половники и с третники и с животиною. А что моя челядь в селах, а на них серебрецо, и не похотят служити, и кто куда похочет, и тем воля, отдав серебрецо, в кто рост дает, тем воля же — Духовная грамота митрополита Алексея
Форма составления кабалы была выработана не позднее XIV века. На это указывает опубликованная Н.В. Калачевым в 1864 г. закладная кабала этого времени, написанная на пергаменте. Согласно ей Обросим и Лаврентий Васильевы взяли в долг у Федора Макарова десять сороков бел(9). В закладной уже содержится норма, известная по более поздним актам, в случае неплатежеспособности заемщика на заложенное владение составлялась купчая(10). С XV в. для краткости в заемной кабале делали оговорку о том, что при невыплате ссуды она становилась купчей на заложенные угодья (ся кабала и купчая грамота).
От XV в. дошли закладные кабалы, оформленные на монастыри (в том числе Троице-Сергиев и Симонов)(11). В одной из них, датированной серединой XV в., говорится, что некто Васюк Нога Есипов занял у старца Геронтия Троице-Сергиева монастыря 2 рубля с четвертью и отдал в залог принадлежавшую ему Лукинскую пустошь, а за рост Геронтию ту пустошь Лукинскую косити(12). Подобная практика, когда при получении ссуды закладывали землю и оговаривали получение процентов путем эксплуатации угодий, получила широкое распространение. Она, в частности, упомянута в закладной кабале 1462-1463 гг.: вотчинник Андрей Иванов Логинов занял у келаря Симонова монастыря 5 рублей под залог деревни Михайловской в Дмитровском уезде, а за рост посельский симоновский косит сено в той деревне(13).
В XVI-XVII вв. получили распространение служилые кабалы, по которым заемщики для отработки долга нанимались работать у кредитора. Они были известны уже в первой половине XVI в. о них упоминала статья Судебника 1550 г., посвященная кабальному холопству (кабалы за рост служити)(14).
Кабала составлялась по шаблону.
Ее оформлял писец по поручению заемщика с указанием имени, сословия и места жительства. Обязательно указывались срок возврата займа и проценты по нему. Могли оговариваться и другие условия, в частности, оплата заемщиком судебных издержек в случае суда по кабале.
Как сказано в одной из кабал (1641 г.), под которым судом ни будут по сей кабале сделав суд давати, и за эти деньги заплатить рост, и судские все сполна(15). На обороте заемщик руку приложил, удостоверяя свое согласие с условиями кабалы. При заключении сделки обязательным было наличие свидетелей (послухов) эта норма известна еще со времен Русской Правды(16).
В качестве образца составления этого документа приводим кабалу 1600 г. из архива Иосифо-Волоколамского монастыря(17).
Се аз Евдоким Иванов сын Литвинова занял есми у Василья Васильевича Ржевского, у Григорья Ивашкина сына Шаблакина государей серебра три рубля денег московских ходячих августа от 25 числа до того ж дня на год. А за рост мне у государей и у Василья Васильевича служить на его дворе по все дни. А полягут деньги по сроку, и мне у государей, у Василья Васильевича, за рост по тому ж служить во дворе по все дни. А на то послух Безсон Иванов сын Козин.
Кабалу писал Васька Степанов сын июля в 20 день лета 7108 (18) году.
Как видно из кабалы, заемщик отрабатывал проценты службой у кредитора, становясь холопом. Скорее всего он был выкуплен монастырем и кабала оказалась в монастырском архиве. Документ составлен накануне голодных лет. Известно, что во время страшного голода 1601-1603 гг. владельцы изгоняли холопов, выдавая им отпускные грамоты, что было закреплено указом от 16 августа 1603 года(19).
У монастырей занимали представители разных категорий населения от знати до крестьян.
Обеспечением взятых ссуд служило их имущество, которое в случае неплатежа пополняло богатства обители. В зависимости от ситуации ростовщические операции могли преследовать разные цели: получить расположение того или иного князя, увеличить свои владения или освоить их и, наконец, рационально использовать имеющиеся ресурсы, обеспечивая их прирост.
Интересно, что сами деньги (которые в эпоху Средневековья обозначались словом серебро) именовались в актах либо дельными, либо ростовыми, то есть ростовщическими. С помощью дельного серебра в феодальные и монастырские хозяйства привлекались рабочие руки. Дельное серебро иногда еще называли летним, так как ссуда погашалась отработкой по летам (годам).
Если долг вместе с ростом возвращался вовремя, кабальную запись отдавали заемщику. Однако это случалось не часто (недаром в русском языке закрепилось выражение попасть в кабалу).
В XV в. было широко распространено кабальное холопство. Должники заносились в особые списки, с которых делали копии, хранившиеся в волостной администрации. В завещании митрополита Алексея, написанном около 1377 г., упоминаются холопы-должники, попавшие в кабалу за серебрецо. Глава Русской церкви не исключает возможности дать им волю при условии возврата долга(20), но последнее было маловероятным.
Перешедшие по завещанию кремлевскому Чудову монастырю холопы-должники превратились в зависимых от обители крестьян.
В фонде Иосифо-Волоколамского монастыря хранится редкий документ Долговая книга 1532-1534 гг., в которой фиксировались долги крестьян (она была опубликована А.А. Зиминым в 1948 г.)(21). По-видимому, эта практика была распространена в крупных монастырях, которые с помощью кредита (выражавшегося как в денежной, так и в натуральной форме) привлекали в свои вотчины крестьян и удерживали их за собой.
Всего в Долговой книге перечислено 670 должников-крестьян из 24 сел, 3 селец, 18 починков и 157 деревень. Причем в записях о займе значится не только сам должник, но и вся его семья(22).
Большинство выданных ссуд относилось к долгосрочным, рассчитанным на длительное сохранение зависимости крестьян от монастыря. Это так называемые подможные ссуды, которые возвращались лишь при уходе крестьян из вотчины. Их размеры доходили до 1,5 рубля(23).
Подобные книги составлялись, по-видимому, на протяжении всего XVI в.(24) и в первой половине следующего столетия, когда монастырь для привлечения рабочих рук продолжал активно использовать кредит. Так, на основании ссудной (заемной) записи, составленной в 1642 г., вольный человек Евсевий Юрьев по прозвищу Дружина с семьей за долг в 10 рублей стал жить в монастырской вотчине и работать на обитель наравне с другими крестьянами(25).
Знатным заемщикам ссуды выдавались с иной целью для округления монастырских владений. А.А. Зимин, изучавший землевладение Иосифо-Волоколамского монастыря, подсчитал, что со времени его основания до кончины Иосифа Волоцкого, то есть с 1479 по 1515 г., монастырь заключил 60 сделок, из них 27 вкладов, 10 обменов, 1 покупку, и лишь одна вотчина была приобретена за долги(26). Это было село Бужировское с деревнями, полученное в 1512 г. от княгини Ирины, жены князя Семена Романовича, за долг в 500 рублей и причитающиеся проценты(27).
Однако на практике доля земель, приобретаемых монастырями с помощью ростовщичества, была значительно больше. Хотя по грамотам земли и угодья отдавались монастырю в дар (по душах родителей своих в наследие вечных благ), реальная причина расставания со своей собственностью заключалась в неплатежеспособности феодалов. Так, в 1425-1427 гг. Кузьма Яковлевич Воронин передал в Троице-Сергиев монастырь свою вотчинную землю на помин души. Там же содержится обязательство монастыря заплатить долг Воронина (10 рублей) некоему Трепареву(28). Очевидно, что под видом дарственной была совершена купчая(29).
По другой дарственной, датированной историками 1474-1478 гг., Анна Кучецкая передавала Троице-Сергиеву монастырю ряд своих владений, за что он снимал с нее долг мужа в размере 5 рублей(30). На похожих условиях Семен Васильев Шевяков в середине XVI в. передал Иосифо-Волоколамскому монастырю четверть деревни Шевелево, "игумен обязался заплатить долгу нашего с той отчинки по двум кабалам 5 рублей и 10 алтын с роста"(31).
При изучении документов по истории Троице-Сергиева монастыря исследователи обнаружили, что его земельные владения значительно увеличились в период междоусобной войны 1425-1453 гг., причем из 50 сел, приобретенных за это время, 9 достались обители неизвестным путем.
То же можно сказать о 4 из 5 селец и 10 из 50 деревень, перешедших к монахам(32).
Показательно, что монастырь, как правило, старался избавиться от сомнительно приобретенных владений, обменивая их на другие селения и угодья(33). Одновременно монастырь начал раздавать деньги взаймы под заклад угодий(34). В результате именно период междоусобной войны второй четверти XV в. стал временем становления Троице-Сергиева монастыря как крупного вотчинника(35).
Феодалы в качестве залога кредитору предлагали принадлежавшие им деревни, села и другие угодья, причем практиковался сбор дохода с этих имений в счет процентов "за рост пахать, и крестьян ведать, и доходы с крестьян имать всякие, и луга косить, и лес сечь, и всякими угодьями владеть, как сказано в одной из закладных XVI в."(36) По мнению Б.Д. Грекова, в судьбах многих знатных российских семей ростовщический капитал сыграл роковую роль(37).
К XVI в. монастыри уже владели значительной земельной собственностью. В конце правления Ивана III (в 1503 г.) была предпринята попытка секуляризовать монастырские и церковные земли, однако она не увенчалась успехом(38). Известно, в частности, что Иван III хотел затребовать в казну для проверки все земельные документы Троице-Сергиева монастыря(39).
При его преемнике Василии III с 20-х годов XVI в. в монастырских архивах появляются новые акты так называемые отписи (очищальные), грамоты, подтверждающие бескабальность проданных земель. По мнению исследователей, это свидетельствовало о все возраставшей ценности земли, стремлении закрепить ее в собственность, а также о распространении ее приобретения с помощью ссудных операций(40).
К середине XVI в. ростовщичество монастырей стало таким распространенным явлением, что привело к оскудению многих сел и деревень.
Ивана Грозного настораживало чрезмерное укрепление монастырей, и он, как и многие его современники, выступал за запрет церковного ростовщичества.
Церковный собор вынужден был согласиться с решением правителя, которое в официальном документе мотивируется Священным Писанием. Одна из глав Стоглава 1551 г. наставляла:
отныне по священным правилам святителям и всем монастырям деньги давать по своим селам своим крестьянам без росту и хлеб без насыпу для того, чтобы за ними христиане были, и села бы их были не пусты(41).
Предписывалось составлять книги займов с указанием должников и хранить эти книги в монастырской или святительской казне. По приговору церковно-земского собора 1580 г. митрополиту, епископам и монастырям запрещалось покупать земли или держать на них закладные грамоты(42).
Ограничения произвола ростовщиков коснулись и мирского населения, указ от 15 октября 1557 г. устанавливал, что в льготные годы (например, в неурожайный год) ссудный процент либо не взыскивался, либо понижался вдвое против обычного - до 10%.
Главным обеспечением прав кредитора являлся закон.
Судебник 1550 г. содержал статью о кабальном холопстве (ст. 78), что свидетельствовало о распространенности этого явления (в более раннем судебнике 1497 г. такая статья отсутствовала, хотя само явление бытовало с конца XV в.)(43).
В Соборном уложении 1649 г. (глава 12, статьи 39 и 40) оговаривалась процедура отработки долга головой до искупа, когда при неуплате ссуды должник с семьей должен был работать на истца в счет погашения суммы. Такая отдача в зажив отражена еще в юридических нормах Киевской Руси, предусматривавших переход на службу кредитору за долги. Однако если в Русской правде норма отработки долга не оговаривалась, то в Уложении 1649 г. она предельно конкретизирована: 5 руб. за год работы взрослого мужчины, 2,5 руб. за год работы женщины и 2 руб. за год работы ребенка(44).
Соборным уложением 1649 г. выдача ссуд под проценты запрещалась(45). Но эта норма соблюдалась формально. За просрочку платежа проценты начислялись по прежней норме (20%). Как сказано в одной из заемных кабал 1657 г., по сроку без роста, а полягут деньги по сроце [после срока. А.Б.] и те деньги давати рост, как идет в людях, по расчету на пять шестой(46). В противном случае монастырям не было бы смысла выдавать ссуды, а монастыри продолжали ссужать деньги, о чем свидетельствуют сохранившиеся заемные кабалы и памяти.
В это время клиентура монастырей по-прежнему включала представителей знати, вотчинников и помещиков. Так, согласно тексту сохранившейся заемной памяти 1681 г. князь П.Ф. Мещерский занял у Иосифо-Волоколамского монастыря 280 рублей под залог разных драгоценностей камней, золота и серебра(47).
Что касается другой крупной категории заемщиков, крестьян, то в XVII в. монастыри продолжали ссужать их деньгами и сельскохозяйственными продуктами. Получаемые в долг пшеница, рожь и овес могли использоваться как посевной фонд. В случае если крестьяне не могли заплатить зерном, в монастырских записях указывался денежный эквивалент:
А буде рожью не заплатят, и им платить за ту рожь деньгами по торговой цене(48).
Эти нормы обычно применялись монастырями не только к чужим крестьянам, но и к своим, а также к монастырским слугам. Однако своим, как показывают заемные памяти Иосифо-Волоколамского монастыря XVII в., могли ссужать и без процентов(49).
В пору Смутного времени монастырь даже не ставил ограничений по возврату долга, ссудив в 1609 г. (в период осады монастыря тушинцами) черного попа Александра осьминой ржи, он указал вернуть ее в монастырскую житницу как Бог даст минется(50).
В XVII в. монастыри, как и прежде, активно использовали кредит для привлечения в хозяйство рабочих рук.
Согласно сохранившимся документам из архива Воскресенского (Новоиерусалимского) монастыря для этого использовалось заключение найма или займа. И в том, и в другом случае простолюдины работали на монастырь за ссуженные или выданные деньги. При этом в случае невыполнения договора монастырь требовал возвращения задаточных денег с уплатой неустойки. Кроме того, наем сопровождался рядом кабальных условий, ограничивавших свободу работника. Были случаи, когда последние и вовсе лишались заложенного имущества, становясь батраками. Монастырь использовал их на перевозке дров, рубке леса и других работах(51).
В процессе изучения сохранившихся в российских архивах кабал XVI-XVII вв. историки заметили, что лишь незначительное их количество было снабжено приписками о хотя бы частичной выплате долга. По версии В.О. Ключевского именно крестьянская задолженность феодалам (в том числе монастырям) вызвала к жизни оформление крепостной зависимости крестьян(52) по Соборному уложению 1649 года.
Таким образом, итогом ссудных операций монастырей в XV-XVII вв. стало увеличение их земельных владений, привлечение рабочей силы и освоение приобретенных угодий.
Еще со времен В.О. Ключевского стало общепризнанным фактом, что монастыри сыграли значительную роль во внутренней колонизации России. В этой связи на ростовщичество русских монастырей, видимо, следует смотреть не только как на форму стяжательства, но и как на один из инструментов для освоения обширных пространств страны. http://www.vep.ru/bbl/history/cbr27.html
Приобретение холопов вместе с вотчиной
Знатным заёмщикам монастырские ссуды выдавались с иной целью — для «округления» монастырских владений.
А. А. Зимин, изучавший землевладение Иосифо-Волоцкого монастыря, подсчитал, что со времени его основания до кончины Иосифа Волоцкого, то есть за 36 лет, с 1479 по 1515 год, данный монастырь заключил 60 сделок, из них: 27 вкладов, 10 обменов, 1 покупку, и лишь одна вотчина была приобретена за долги. Это было село Бужаровское с деревнями, полученное в 1512 от княгини Ирины Товарковой-Пушкиной, жены князя Семёна Романовича Ярославского, за его долг в 500 рублей и накопившиеся к тому времени проценты.
Аналогичный случай произошёл с Троицко-Сергиевым монастырём в 1593/94 г. путём «уступки» от вдовы Ульяны Желтухиной в состав монастыря попала деревня Климкова с 3 пустошами в волости Вохне. Вдова обещала, что: «впредь ей не вступатись в ту вотчину», а для надёжности монастырь приплатил ей 35 рублей, поскольку в тот момент она сильно бедствовала: «нонеча я волочусь з детишками меж двор». За нарушение взятого обязательства вдове грозила неустойка в те же самые 35 рублей.
Несколько более сложный случай отражён в документа от января 1629 года. М.А.Булгакова, урождённая Воронова-Волынская (дворянка, стала монахиней и, уже будучи старицей Московского Вознесенского монастыря, сначала заложила землю Троицко-Сергиеву монастырю, а затем дала вкладом «старинную купленную вотчину своего деда и отца» — село Вороново в Перемышльской волости. Выкупная цена села определялась в 700 рублей, однако сам выкуп вкладчица запрещала, написав заклятье именем Спаса.
Наличие двух грамот — закладной и данной говорит о том, что суть сделки определялась именно закладной: 500 рублей необходимы были Марфе Булгаковой ''ради своей скудости, на свою нужду, чем долги розплатить и крестьянишкам своим на хлеб на семенной и на ячменной, что божиим судом хлеб у них мороз побил, и на лошади и на коровы, и на всякую крестьянскую ссуду''.
Забота старицы Марфы о собственных крестьянах объяснялась тем, что, уже будучи монахиней одной обители и отдавая село Вороново в другую монастырскую обитель, она не переставала им пожизненно владеть. Правда, для большей надёжности своих прав на Вороновскую вотчину троицкие монахи взяли с Марфы Булгаковой ещё и духовную грамоту (оформлялась непосредственно в присутствии архимандрита Дионисия и келаря Александра Булатникова) с завещанием этого села монастырю. После её смерти село с крестьянами перешло к монастырю уже без всяких оговорок.
Приобретение монастырями земель под видом дарения
На практике часть земель, приобретаемых монастырями с помощью ростовщичества, могла быть скрыта под видом дарения. Хотя по грамотам земли и угодья отдавались монастырю в дар (оформлялась так называемая «данная» — хороший пример здесь:), ради поминания своей души, душ умерших родственников («по душах родителей своих в наследие вечных благ») или на вспоможение родичам, уходящим в монастырь, реальная причина расставания со своей собственностью заключалась в неплатёжеспособности многих местных феодалов.
Примеры:
Семён Васильев Шевяков в середине XVI века передал Иосифо-Волоколамскому монастырю четверть деревни Шевелево — игумен обязался заплатить «долгу нашего с той отчинки … по двум кабалам 5 рублей и 10 алтын с роста». Обязательство игумена недвусмысленно указывает на то, что реально это была купчая — земля отдана монастырю в обмен на обязательство по оплате старого займа бывшего владельца земли.
Кузьма Яковлевич Воронин в 1425—1427 годах передал в Троице-Сергиев монастырь свою вотчинную землю «на помин души» — то есть он не мог оплатить помин ни деньгами, ни товаром, но общественная мораль того времени вынуждала его сделать это любой ценой. Там же содержится обязательство монастыря заплатить долг Воронина (10 рублей) некоему Трепареву. Очевидно, что под видом дарственной была совершена купчая: монастырь, за полученную от Воронина землю, заплатил его долг третьему лицу и оказал ему духовную услугу: «помин души».
По другой дарственной, датированной историками 1474—1478 годами, Анна Кучецкая передавала Троице-Сергиеву монастырю ряд своих владений, за что он «снимал» с неё долг её мужа в размере 5 рублей.
Из самых старых «данных» сохранились: дарственная Оксиньи, дочери Фомы Васильева, жены Григория Остафьева, архимандриту Чудова монастыря Иоакиму на пустошь Шугаровскую, близ реки Каширки (от 1381 г.) и дарственная Иулиании, жены великого князя Ольгерда, Успенской церкви в Озерищах (от 1377 г.).
Акулина (Голтяева), совершая с сыном акт дарения недвижимости в Переяславском уезде, обусловливает свои действия обязательством со стороны монастыря уплатить долги своего мужа «Ондрея» на сторону — «десять рублев… Марье Федорове с тое земли».
Анастасия (Саларева) и княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Ивановича Донского, при оформлении дарственной Троице-Сергиеву монастырю около 1435—1449 гг. на села Фаустовское и Козловское в Московском уезде, ставят условие, запрещающее покупку кому-либо, кроме них самих, этих вроде бы подаренных монастырю земель а будет им те села продати, и им мимо меня, Настасьи, тех сел не продати.
Подробная формула о неотчуждении земли содержится в грамоте начала XV в. В. К. Гуся Добрынского митрополиту Фотию на сельцо Васильевское и другие земли в Московском уезде:
А господа мои митрополиты киевскии и всеа Руси, Фотей и которые по нем будут, то селцо держат в дому пречистыа богородици и святого чюдотворца Петра, а не продаст его, ни променит, ни отдаст никому, занеже дал есмь то селцо, и деревенку, и пустошь на поминок своим родителем и себе и всему своему роду.
Все эти примеры свидетельствуют, что вкладчики или продавцы вотчин специальными оговорками, сделанными в соответствующих документах, пытались изъять эти вотчины из сферы купли-продажи: они должны были оставаться в собственности монастыря навечно, навсегда оставаясь святой церковной землёй. Но монастыри старались избавиться от «сомнительно» приобретённых владений, продавая и обменивая их на другие земли, что было дальновидно в свете проверок со стороны царской власти
При изучении документов по истории Троице-Сергиева монастыря исследователи обнаружили, что его земельные владения значительно увеличились в период междоусобной войны 1425—1453 гг., причём из 50 сёл, приобретённых за это время, 9 достались обители «неизвестным путём». То же можно сказать о 4 из 5 селец и 10 из 50 деревень, перешедших к монахам. Одновременно монастырь давал деньги взаймы под заклад угодий, выдавал свои земли в аренду феодалам и купцам, ставя перед ними конкретные условия по заселению этой земли людьми и обустройству.
В мощных землевладельцев со временем превратились Николаевский-Корельский, Михаило-Архангельский, Антониев-Сийский, Кирилло-Белозерский, Троице-Сергиевский монастыри.
Более поздние источники приводят и другие документальные свидетельства о монастырском ростовщичестве.
Например, бюджет Соловецкого монастыря содержит отдельные записи о процентном доходе.
Архангельский монастырь на Устюге в 1624—1648 годах совершил 50 сделок по приобретению земли, 47 из которых были реализацией права залога по неоплаченным займам. Стоимость земли составила около 7 тысяч рублей.
Как установил в начале XX века историк Александр Изюмов, подмосковный Троицкий монастырь и Калязинский (Тверской епархии)давали ссуды под залог земельных владений.
Троицкий монастырь в тот же период по результатам 42 залоговых сделок приобрёл земли на 4 тысячи рублей.
В залог принимались и ювелирные изделия, как в ломбарде. В приходо-расходных книгах Азовского Иоанно-Предтеченского монастыря, изученных Николаем Оглоблиным, значится выручка «за закладные серьги, что Ивана-кузнеца»
источник
---
---
- Храм-музей за миллиард. Плохой сигнал (спецвыпуск)...
- Вся история религии - это история расколов! Видео...
- О расколе единой религии на христианскую и мусульманскую...
- СПОР. РЕлигия и приписки к ней. 1650-й или 158-й.
- Религия и Культура несовместимы по определению?..
- Древности. Религиозная медь и планшеты икон (Мир 3...
- Глубокое погружение исследователя в религию
- патер Дий о скользких вопросах истории и религии
- поп Гапон и русские - отрезвление 1905 г. от религиозного опиума (Жизнь Клима Самгина 1988)
- 2009 год. Хроники религиозных притязаний. Инглинги...
- О ПРАВОСЛАВИИ, правоверии и христианстве…
Комментариев нет:
Отправить комментарий